кусочек из "Островного пути"

[navy]

*я отдаю себе отчет, что коль скоро вывешиваю кусочек неоконченной прозы здесь, рискую никогда ее не дописать. Но уж очень хочется творчества, кроме того - сегодня последний звонок*



В семнадцать лет очень хочется общаться. Особенно девочкам, да нет, скорее уже девушкам, о чем-то потаенном, своем, перешептываясь с подругами, задумчиво мечтая в гостях на ночь глядя.

Это отдельные отрывки из черновиков

А еще в семнадцать лет очень обидно, когда тебя причисляют к поколению Макдональдса и прочей искусственной artificial ерунды. Особенно, когда ты к нему сама относишься с презрением. Особенно, когда из-за этого дурацкого мышления ты лишена девушек, с которыми можно перешептываться и мечтать в слух. Им просто не о чем мечтать, кроме как об очередной вечеринке и неопределенном понятии «кайф».



Воскресным утром можно спать очень долго. Родители уехали к знакомым еще вчера и вернуться к вечеру. Домашних животных и маленьких детей нет, прослушиваемость между квартирами минимальная – ничто не потревожит прозрачную утреннюю дрему, ничто не испортит настроения, вызванного этой улыбкой. Какая хитрая и прямая эта улыбка, предназначенная всему миру, но ведь точно знаешь, что тебе. И уже угадывается мягкий, сладкий, чуть суховатый голос. Он молчит и улыбается. Чем закончится, к чему приведет эта улыбка, не знаешь, но изо всех сил длишь последние мгновения сна. Андрей Артанов.

Весь день кажется, что он где-то рядом. Пишешь порядком поднадоевшие конспекты по экономике – выглядывает откуда-то из-за плеча, гладит по голове. Жалеет со смехом инфантильную девицу, из которой родственники с упорством Сизифа строгают экономиста. И от этой легкой, совсем необидной иронии он становится еще ближе, как будто сидит напротив за столом и пьет…Да, кстати, что же он пьет? Малиновый чай из прабабкиной кружки, водку из перевитой хрустальным узором рюмки, что? Чем угостить этого гостя, если он, решив прорвать эту призрачную пелену, таки материализуется на ярком кухонном диванчике?

«Глупый, ну почему ты отказался нам трактовать «Капитал»? Ведь тебя приглашали читать, что же ты? А теперь с этой противной теткой придется чуть ли не половину наизусть заучивать…». Небольшая аудитория с окном за спинами сидящих и эта противная средних лет дама: «На следующее занятие в обязательном порядке…» А вот не хочу, и времени просто не хватит до конца следующей недели. И тоска, мог же читать нам и улыбаться такой хитрой и прямой улыбкой.

Интересно, какими судьбами нас занесло в один институт? Сзади сидят дядьки в военной форме, рядом со мной – серьезная барышня с высшим педагогическим образованием, автор кучи каких-то методик. Да и образование у него, должно быть, театральный ВУЗ или академия там. И зачем ему в 37-то лет эта безработица и «Капитал»? Не хочу даже думать. Просто он есть со мной в одной аудитории.

***************

Квартира была пуста. И, несмотря на тщательную подготовку к вечеру, не похожа на обитаемую. Все также как и дома – широкий коридор, светлый зал, кухня, спальня – даже планировка такая же. Только дома отчим настоял, чтобы кухня была в светлом дереве, а здесь – полный модерн: белый пластик и никель. Впечатление от квартиры портило сознание себя как жертвенной овцы непонятно какому идолу. «Неужели все сказки теперь так заканчиваются? Что же будет утром или меня «попросят» еще ночью? Каково это чувствовать себя девочкой по вызову у человека, которому заочно доверяешь? Доверять по фильмам – какая неслыханная глупость!..»

Постель в спальной была застелена шелковым лиловым покрывалом, на тумбочке – ни фотографий, ни часов. В кухонном шкафу два сервиза: чайный и кофейный. «Это не его квартира, это такая себе гостиница по-домашнему. Или он такой…безликий? В кино играет образы, а сам…шест, на который хозяйская рука повесит то пугало, то Маслену, то злую зиму. Да нет же – это просто отдельный гостиничный номер в центре города: зачем ему здесь квартира, ему вполне хватает питерской».

Было рукой подать до центра, но потолки в квартире были не пугающими пятиметровыми, а скромными, такими же, как и у нее. Вот только у них не было открытого балкона со старинной кованой решеткой, выйдя на который можно было дышать теплым вечерним воздухом (градусов 25, не меньше). Она, как завороженная села прямо на пол, просунув ступни между стеблями черных лилий, и смотрела на багровую, огненную и темно-синюю полосы горизонта. Казалось, вдыхает не воздух, а этот городской вечер. «Я никогда не знала, что город такой красивый. Этот мой город».

Стемнело, но прохлада так и не пришла. Сбоку шелестел листьями ботанический сад, внизу шуршали по дороге машины и повсюду горели окна. «Что там у них за окнами? О чем они думают? Что чувствуют?»

Как будто с порывом ветра снялась с балкона («Странно, как это не затекли ноги?») и практически прибежала на кухню. Быстро закипел пузатый чайник и она по-старомодному заварила зеленый чай в заварнике. Не для себя, не для него, просто. Если бы город мог пить, она бы с уверенностью налила ему чашку. И ей все больше казалось, что июльский вечер сейчас войдет в двери и присядет за стол.

В баре оказалось вино. Она терпеть не могла ликеры и вермуты, которыми одноклассницы надирались на вечеринках, теряя над собой контроль, а вместе с ним и всякий человеческий образ. Дома мама иногда пила коньяк, а отчим предпочитал вино, научив ее разбираться в сортах, чувствовать букет. «Без этого она рискует стать алкоголичкой. Хотим мы того или нет, они пьют все равно», - назидательно говорил он матери.

Вернувшись на балкон с бокалом рислинга, она задумалась: «Что же все-таки дальше? После пресс-конференции у него, наверняка, предусмотрена обширная культурная программа, и он вполне может не приехать сюда. А если и приедет, то, в каком состоянии? Нет, скорее всего, не приедет – один день у нас, а потом обратно, в Северную Пальмиру. По крайней мере, я проведу ночь одна в тишине, которой мне так не хватает, наедине с городом. Нет, он не придет, но ведь, на самом деле, важно то, что я сюда пришла». Очень захотелось закурить. Она никогда не пробовала, но уже знала, как это будет: вдох – затаить дыхание – выдох. С выдохом появляется что-то таинственное и сокровенное, то, что хотел сообщить ночной город, только она не поняла.

И сама для себя решила – если он приедет в эту ночь, завтра же «вернувшись с июлькиной дачи», она наперекор родительской воле подаст документы на иностранную филологию. С сегодняшнего дня – все решения принимать самой. «Я повзрослела этой ночью. Без него»,

Скрипнула входная дверь. Ей не хотелось шевелиться, хоть произойди это час назад, она в испуге бы слилась со шкафом в зале. По-хорошему, мог прийти кто угодно: от настоящего хозяина жилища до чьей-то разбалованной вниманием пассии. А ей было хорошо с этим городом, с рислингом, мерцающим отблесками фонарей в бокале, шуршащими шинами машин, едущих в неизвестное.

- А что это за красавица у меня тут?, - послышался за ухом такой знакомый мягкий, чуть сухой голос. – Ты джинния, фея или просто счастливое видение?

Еще не оборачиваясь, она уже видела его улыбку и судорожно пыталась придумать, как объяснить свое присутствие.

- Хотите, я угадаю: вы журналист-стажер, которого отправили ко мне за интервью и оставили здесь как корзину с цветами и лентой «Welcome!», а вместо того, чтобы соблазнять меня своими формами в обмен на информацию, вы стали медитировать на моем балконе и влюбились в этот город, так?